Бывает… (Маргарита Коломийцева)
    5 (1)

    Бывает... (Маргарита Коломийцева) в Христианской фонотеке

    Бывает… (Маргарита Коломийцева)

    Бывает, кто-то в глупой ревности
    Презренно плюнет в твой успех,
    И вот: ты – не икона зрелости,
    А слабый, грешный человек.

    И в сердце боль не помещается,
    Из-за каких-то жалких слов…
    Бывает так, когда смещаются
    Авторитеты и любовь.

    Бывает так, когда забудешься
    И уповаешь на людей.
    Когда по-детски, глупо влюбишься
    В свеченье тусклых фонарей.

    Бывает так, когда пытаешься
    Быть милым каждому и всем,
    Не теми шумно восхищаешься,
    И аплодируешь не тем.

    И лишь в тумане нарастающем,
    Когда уже толпе не рад,
    Ты вспоминаешь: уповающий
    На человечество – проклят.

    И хочется исправить прошлое,
    Предательства не вспоминать,
    И пить, как воду, верность Божию,
    И на Него лишь уповать.

    Читает Александр Захаров.

    Счастливые живут не напоказ… (Маргарита Коломийцева)
    0 (0)

    Счастливые живут не напоказ... (Маргарита Коломийцева) в Христианской фонотеке

    Счастливые живут не напоказ… (Маргарита Коломийцева)

    Счастливые живут не напоказ.
    Они парят естественно, свободно,
    стать пищей не стремясь для праздных глаз
    и повод не даря молве народной.

    Их счастье тихо, ровно, как река,
    обширно, мудро и на милость щедро.
    Они страдальцев зрят издалека
    и укрывают их теплом от ветра.

    Им некогда в собраниях блистать,
    до блеска драя статус и мотивы,
    и незачем себя приукрашать,
    крича другим: «Смотрите! Мы счастливы!»

    Им глянец чужд, и пафос не для них,
    им счастье – повод окружить заботой
    забытых, обездоленных, чужих
    и стать на деле другом для кого-то.

    Они привыкли к жизни в тишине
    и не бегут на сцену за толпою.
    Они живут… и счастливы вполне
    любовью Божьей и Его покоем.

    Читает Александр Захаров.

    Волхвы (Константин Льдов)
    5 (1)

    Волхвы (Константин Льдов) в Христианской фонотеке

    Волхвы (Константин Льдов)

    В сиянье звездном к дальней цели
    Спешит усердный караван:
    И вот, леса зазеленели,
    Засеребрился Иордан,

    Вот башни стен Иерусалима,
    Громады храмов и дворцов, —
    Но горний свет неугасимо
    Зовет все дальше мудрецов.

    Струит звезда над Палестиной
    Лучи прозрачные свои…
    Вот над уснувшею долиной
    Гора пророка Илии.

    Все ниже, ниже свет небесный,
    Вот Вифлием — холмов гряда…
    И над скалой пещеры тесной
    Остановилася звезда.

    Лучи небесные погасли.
    Янтарный отблеск фонаря
    Чуть озаряет ложе-ясли —
    Новорожденного Царя.

    Волхвами вещий сон разгадан,
    Открылся Бог Своим рабам.
    И смирну, золото и ладан
    Они несут к Его стопам.

    Младенец внемлет их рассказам,
    Небесный луч им светит вновь:
    В очах Христа — предвечный разум,
    В улыбке — вечная любовь.

    Читает Александра Бабенко.

    Голгофа (Константин Льдов)
    5 (1)

    Голгофа (Константин Льдов) в Христианской фонотеке

    Голгофа (Константин Льдов)

    Я до утра читал божественную повесть
    О муках Господа и таинствах любви,
    И негодующая совесть
    Терзала помыслы мои…

    Чего мы ждём ещё, какого откровенья?
    Не подан ли с креста спасительный пример?
    Зачем же прячешь ты под маскою сомненья
    Клеймо порока, лицемер?

    «Вождя! – взываешь ты, – учителя, пророка!
    Я жажду истины, о, скоро ли рассвет?..»
    Но, ежели звезда затеплится с востока,
    Пойдёшь ли ты за мной вослед?

    Пойдёшь ли ты вослед со смирною и златом,
    Затеплишь ли Царю кадильные огни?
    И, если станет Он на суд перед Пилатом,
    Не закричишь ли ты: «Распни Его, распни!»

    О, жалкий фарисей! В источник утешенья,
    В родник целительной божественной любви,
    Ты мечешь яростно каменья
    И стрелы жгучие свои!

    И в каждый миг Христа ты предаёшь, как прежде,
    Бичуешь под покровом тьмы
    И в окровавленной одежде
    Поёшь кощунственно псалмы…

    Разбей же, Господи, негодные сосуды,
    Как пыль с одежд, стряхни предательскую сеть,
    И на лобзание Иуды
    Лобзаньем пламенным ответь!

    Читает Александр Захаров.

    Бог (Гавриил Державин)
    5 (1)

    Бог (Гавриил Державин) в Христианской фонотеке

    Ода «Бог» (Гавриил Державин)

    О Ты, пространством бесконечный,
    Живый в движеньи вещества,
    Теченьем времени превечный,
    Без лиц, в трех лицах Божества,
    Дух всюду сущий и единый,
    Кому нет места и причины,
    Кого никто постичь не мог,
    Кто все Собою наполняет,
    Объемлет, зиждет, сохраняет,
    Кого мы нарицаем — Бог!

    Измерить океан глубокий,
    Сочесть пески, лучи планет,
    Хотя и мог бы ум высокий,
    Тебе числа и меры нет!
    Не могут Духи просвещенны,
    От света Твоего рожденны,
    Исследовать судеб Твоих:
    Лишь мысль к Тебе взнестись дерзает,
    В Твоем величьи исчезает,
    Как в вечности прошедший миг.

    Хао́са бытность довременну
    Из бездн Ты вечности воззвал;
    А вечность, прежде век рожденну,
    В Себе Самом Ты основал.
    Себя Собою составляя,
    Собою из Себя сияя,
    Ты свет, откуда свет исте́к.
    Создавый все единым словом,
    В твореньи простираясь новом,
    Ты был, Ты есть, Ты будешь ввек.

    Ты цепь существ в Себе вмещаешь,
    Ее содержишь и живишь;
    Конец с началом сопрягаешь
    И смертию живот даришь.
    Как искры сыплются, стремятся,
    Так солнцы от Тебя родятся.
    Как в мразный, ясный день зимой
    Пылинки инея сверкают,
    Вратятся, зыблются, сияют,
    Так звезды в безднах под Тобой.

    Светил возженных миллионы
    В неизмеримости текут;
    Твои они творят законы,
    Лучи животворящи льют;
    Но огненны сии лампады,
    Иль рдяных кристалей громады,
    Иль волн златых кипящий сонм,
    Или горящие эфиры,
    Иль вкупе все светящи миры,
    Перед Тобой — как нощь пред днём.

    Как капля, в море опущенна,
    Вся твердь перед Тобой сия;
    Но что мной зримая вселенна,
    И что перед Тобою я? —
    В воздушном океане оном,
    Миры умножа миллионом
    Стократ других миров, и то,
    Когда дерзну сравнить с Тобою,
    Лишь будет точкою одною;
    А я перед Тобой — ничто.

    Ничто! — но Ты во мне сияешь
    Величеством Твоих доброт;
    Во мне Себя изображаешь,
    Как солнце в малой капле вод.
    Ничто! — но жизнь я ощущаю,
    Несытым некаким летаю
    Всегда пареньем в высоты.
    Тебя душа моя быть чает,
    Вникает, мыслит, рассуждает:
    Я есмь — конечно, есь и Ты.

    Ты есь! — Природы чин вещает,
    Гласит мое мне сердце то,
    Меня мой разум уверяет;
    Ты есь — и я уж не ничто!
    Частица целой я вселенной,
    Поставлен, мнится мне, в почтенной
    Средине естества я той,
    Где кончил тварей Ты телесных,
    Где начал Ты Духов небесных
    И цепь существ связал всех мной.

    Я связь миров, повсюду сущих,
    Я крайня степень вещества,
    Я средоточие живущих,
    Черта начальна Божества.
    Я телом в прахе истлеваю,
    Умом громам повелеваю;
    Я царь, — я раб, — я червь, — я бог! —
    Но будучи я столь чудесен,
    Отколь я происшел? — Безвестен;
    А сам собой я быть не мог.

    Твое созданье я, Создатель,
    Твоей премудрости я тварь,
    Источник жизни, благ Податель,
    Душа души моей и Царь!
    Твоей то правде нужно было,
    Чтоб смертну бездну преходило
    Мое бессмертно бытие́;
    Чтоб дух мой в смертность облачился
    И чтоб чрез смерть я возвратился,
    Отец! в бессмертие Твое́.

    Неизъяснимый, непостижный!
    Я знаю, что души моей
    Воображении бессильны
    И тени начертать Твоей.
    Но если славословить должно,
    То слабым смертным невозможно
    Тебя ничем иным почтить,
    Как им к Тебе лишь возвышаться,
    В безмерной разности теряться
    И благодарны слезы лить.

    1784 г.

    Читает Андрей Кузнецов.

    Обзоры и рецензии

    Душам в синяках (Екатерина Лихачева)
    0 (0)

    Душам в синяках (Екатерина Лихачева) в Христианской фонотеке

    Душам в синяках (Екатерина Лихачева)

    Бывают души в синяках,
    Бывают души в рваных ранах,
    В слезах пролитых-кипятках,
    В крови, стекающей фонтаном.
    Бывают души, как полынь,
    Бывают души, как осадок.
    Как после пепла едкий дым,
    Как после долгих лихорадок.

    У благодати воздух есть,
    У благодати есть лекарство,
    Есть нота, влившаяся в песнь,
    Есть ключ, что открывает Царство.
    У благодати много душ,
    Омывших в водах жизни раны.
    Там встретил их Голгофский Муж,
    И там сожгли все истуканы.

    И стали души, как сады,
    Как летних птиц многоголосье,
    Пустив по ветру все бинты,
    Срывают тучные колосья.
    Вдыхая запах василька,
    Дыша свободой и прощеньем,
    Пусть скажут душам в синяках,
    Где путь найти им ко спасенью.

    Читает Екатерина Лихачева.

    Пророк (Александр Пушкин)
    5 (2)

    Пророк (Александр Пушкин) в Христианской фонотеке

    Пророк (Александр Пушкин)

    Духовной жаждою томим,
    В пустыне мрачной я влачился, —
    И шестикрылый серафим
    На перепутье мне явился.

    Перстами легкими как сон
    Моих зениц коснулся он.
    Отверзлись вещие зеницы,
    Как у испуганной орлицы.

    Моих ушей коснулся он, —
    И их наполнил шум и звон:
    И внял я неба содроганье,
    И горний ангелов полет,
    И гад морских подводный ход,
    И дольней лозы прозябанье.

    И он к устам моим приник,
    И вырвал грешный мой язык,
    И празднословный и лукавый,
    И жало мудрыя змеи
    В уста замершие мои
    Вложил десницею кровавой.

    И он мне грудь рассек мечом,
    И сердце трепетное вынул,
    И угль, пылающий огнем,
    Во грудь отверстую водвинул.

    Как труп в пустыне я лежал,
    И бога глас ко мне воззвал:
    «Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
    Исполнись волею моей,
    И, обходя моря и земли,
    Глаголом жги сердца людей».

    1826 г.

    Читает Николай Гузов.

    Рассвет (Борис Пастернак)
    5 (2)

    Рассвет (Борис Пастернак) в Христианской фонотеке

    Рассвет (Борис Пастернак)

    Ты значил все в моей судьбе.
    Потом пришла война, разруха,
    И долго-долго о Тебе
    Ни слуху не было, ни духу.

    И через много-много лет
    Твой голос вновь меня встревожил.
    Всю ночь читал я Твой Завет
    И как от обморока ожил.

    Мне к людям хочется, в толпу,
    В их утреннее оживленье.
    Я все готов разнесть в щепу
    И всех поставить на колени.

    И я по лестнице бегу,
    Как будто выхожу впервые
    На эти улицы в снегу
    И вымершие мостовые.

    Везде встают, огни, уют,
    Пьют чай, торопятся к трамваям.
    В теченье нескольких минут
    Вид города неузнаваем.

    В воротах вьюга вяжет сеть
    Из густо падающих хлопьев,
    И, чтобы вовремя поспеть,
    Все мчатся, недоев-недопив.

    Я чувствую за них за всех,
    Как будто побывал в их шкуре,
    Я таю сам, как тает снег,
    Я сам, как утро, брови хмурю.

    Со мною люди без имен,
    Деревья, дети, домоседы.
    Я ими всеми побежден,
    И только в том моя победа.

    Читает Николай Гузов.

    Рождественская звезда (Борис Пастернак)
    5 (2)

    Рождественская звезда (Борис Пастернак) в Христианской фонотеке

    Рождественская звезда (Борис Пастернак)

    Стояла зима.
    Дул ветер из степи.
    И холодно было младенцу в вертепе
    На склоне холма.

    Его согревало дыханье вола.
    Домашние звери
    Стояли в пещере,
    Над яслями теплая дымка плыла.

    Доху отряхнув от постельной трухи
    И зернышек проса,
    Смотрели с утеса
    Спросонья в полночную даль пастухи.

    Вдали было поле в снегу и погост,
    Ограды, надгробья,
    Оглобля в сугробе,
    И небо над кладбищем, полное звезд.

    А рядом, неведомая перед тем,
    Застенчивей плошки
    В оконце сторожки
    Мерцала звезда по пути в Вифлеем.

    Она пламенела, как стог, в стороне
    От неба и Бога,
    Как отблеск поджога,
    Как хутор в огне и пожар на гумне.

    Она возвышалась горящей скирдой
    Соломы и сена
    Средь целой вселенной,
    Встревоженной этою новой звездой.

    Растущее зарево рдело над ней
    И значило что-то,
    И три звездочета
    Спешили на зов небывалых огней.

    За ними везли на верблюдах дары.
    И ослики в сбруе, один малорослей
    Другого, шажками спускались с горы.
    И странным виденьем грядущей поры
    Вставало вдали все пришедшее после.
    Все мысли веков, все мечты, все миры,
    Все будущее галерей и музеев,
    Все шалости фей, все дела чародеев,
    Все елки на свете, все сны детворы.

    Весь трепет затепленных свечек, все цепи,
    Все великолепье цветной мишуры…
    …Все злей и свирепей дул ветер из степи…
    …Все яблоки, все золотые шары.

    Часть пруда скрывали верхушки ольхи,
    Но часть было видно отлично отсюда
    Сквозь гнезда грачей и деревьев верхи.
    Как шли вдоль запруды ослы и верблюды,
    Могли хорошо разглядеть пастухи.
    — Пойдемте со всеми, поклонимся чуду, –
    Сказали они, запахнув кожухи.

    От шарканья по снегу сделалось жарко.
    По яркой поляне листами слюды
    Вели за хибарку босые следы.
    На эти следы, как на пламя огарка,
    Ворчали овчарки при свете звезды.

    Морозная ночь походила на сказку,
    И кто-то с навьюженной снежной гряды
    Все время незримо входил в их ряды.
    Собаки брели, озираясь с опаской,
    И жались к подпаску, и ждали беды.

    По той же дороге, чрез эту же местность
    Шло несколько ангелов в гуще толпы.
    Незримыми делала их бестелесность,
    Но шаг оставлял отпечаток стопы.

    У камня толпилась орава народу.
    Светало. Означились кедров стволы.
    — А кто вы такие? — спросила Мария.
    — Мы племя пастушье и неба послы,
    Пришли вознести вам обоим хвалы.
    — Всем вместе нельзя. Подождите у входа.
    Средь серой, как пепел, предутренней мглы
    Топтались погонщики и овцеводы,
    Ругались со всадниками пешеходы,
    У выдолбленной водопойной колоды
    Ревели верблюды, лягались ослы.

    Светало. Рассвет, как пылинки золы,
    Последние звезды сметал с небосвода.
    И только волхвов из несметного сброда
    Впустила Мария в отверстье скалы.

    Он спал, весь сияющий, в яслях из дуба,
    Как месяца луч в углубленье дупла.
    Ему заменяли овчинную шубу
    Ослиные губы и ноздри вола.

    Стояли в тени, словно в сумраке хлева,
    Шептались, едва подбирая слова.
    Вдруг кто-то в потемках, немного налево
    От яслей рукой отодвинул волхва,
    И тот оглянулся: с порога на деву,
    Как гостья, смотрела звезда Рождества.

    1947 г.

    Читает Ирина Кириченко.