Христианская фонотека
Тебе завет, потомок мой,
Земли грядущий поселенец!
От зверя-предка путь прямой
К звериности глухонемой.
От зверя кто спасёт? Младенец.
Его лишь ты в себе спаси:
Ещё невинный, он играет
С лучом и к Богу в небеси,
Смеясь, ручонки простирает.
1944 г.
Читает Егор Бероев.
Я в лес бежал из городов,
В пустыню от людей бежал…
Теперь молиться я готов,
Рыдать, как прежде не рыдал,
Вот я один с самим собой…
Пора, пора мне отдохнуть:
Свет беспощадный, свет слепой
Мой выпил мозг, мне выжег грудь.
Я грешник страшный, я злодей:
Мне Бог бороться силы дал,
Любил я правду и людей,
Но растоптал я идеал…
Я мог бороться, но, как раб,
Позорно струсив, отступил
И, говоря: «Увы, я слаб!» —
Свои стремленья задавил…
Я грешник страшный, я злодей…
Прости, Господь, прости меня.
Душе измученной моей
Прости, раскаянье ценя!..
Есть люди с пламенной душой,
Есть люди с жаждою добра,
Ты им вручи свой стяг святой,
Их манит и влечёт борьба.
Меня ж прости!..
1902 г.
Читает Констинтин Хабенский.
При реках Вавилона, там сидели мы и плакали, когда вспоминали о Сионе (Псалом 136:1)
Когда, влекомы в плен, мы стали
От стен Сионских далеки,
Мы слёз ручьи не раз мешали
С волнами чуждыя реки.
В печали, молча, мы грустили
Всё по тебе, святой Сион;
Надежды редко нам светили,
И те надежды были — сон!
Замолкли вещие органы,
Затих весёлый наш тимпан.
Напрасно нам гласят тираны:
«Воспойте песнь Сионских стран!»
Сиона песни — глас свободы!
Те песни слава нам дала!
В них тайны мы поём природы
И Бога дивного дела!
Немей, орган наш голосистый,
Как занемел наш в рабстве дух!
Не опозорим песни чистой:
Не ей ласкать злодеев слух!
Увы! неволи дни суровы
Органам жизни не дают;
Рабы, влачащие оковы,
Свободных песней не поют!
1822 г.
Читает Александр Коршунов.
Зелень тусклая олив,
Успокоенность желания.
Безнадёжно молчалив
Скорбный сон твой, Гефсимания.
В утомленье и в бреду,
В час, как ночь безумно стынула,
Как молился Он в саду,
Чтобы эта чаша минула!
Было тёмно, как в гробу.
Мать великая ответила
На смиренную мольбу
Только резким криком петела.
Ну так что ж! Как хочет Бог,
В жизни нашей так и сбудется,
А мечтательный чертог
Только изредка почудится.
Всякий буйственный порыв
Гасит холодом вселенная.
Я иду в тени олив,
И душа моя — смиренная.
Нет в душе надежд и сил,
Умирают все желания.
Я спокоен — я вкусил
Прелесть скорбной Гефсимании.
1911 г.
Читает Аркадий Левин.
Стихи Бориса Пастернака, посвященные переживаниям верующего сердца во время Страстной седмицы, читает Александр Феклистов.
Ещё кругом ночная мгла.
Ещё так рано в мире,
Что звёздам в небе нет числа,
И каждая, как день, светла,
И если бы земля могла,
Она бы Пасху проспала
Под чтение Псалтыри.
Ещё кругом ночная мгла.
Такая рань на свете,
Что площадь вечностью легла
От перекрёстка до угла,
И до рассвета и тепла
Ещё тысячелетье.
Ещё земля голым-гола,
И ей ночами не в чем
Раскачивать колокола
И вторить с воли певчим.
И со Страстного четверга
Вплоть до Страстной субботы
Вода буравит берега
И вьёт водовороты.
И лес раздет и непокрыт,
И на Страстях Христовых,
Как строй молящихся, стоит
Толпой стволов сосновых.
А в городе, на небольшом
Пространстве, как на сходке,
Деревья смотрят нагишом
В церковные решётки.
И взгляд их ужасом объят.
Понятна их тревога.
Сады выходят из оград,
Колеблется земли уклад:
Они хоронят Бога.
И видят свет у царских врат,
И чёрный плат, и свечек ряд,
Заплаканные лица —
И вдруг навстречу крестный ход
Выходит с плащаницей,
И две берёзы у ворот
Должны посторониться.
И шествие обходит двор
По краю тротуара
И вносит с улицы в притвор
Весну, весенний разговор
И воздух с привкусом просфор
И вешнего угара.
И март разбрасывает снег
На паперти толпе калек,
Как будто вышел человек,
И вынес, и открыл ковчег,
И всё до нитки роздал.
И пенье длится до зари,
И, нарыдавшись вдосталь,
Доходят тише изнутри
На пустыри под фонари
Псалтырь или Апостол.
Но в полночь смолкнут тварь и плоть,
Заслышав слух весенний,
Что только-только распогодь —
Смерть можно будет побороть
Усильем воскресенья.
1946 г.
Читает Александр Феклистов.
Актер Аркадий Левин читает стихи Иосифа Бродского, посвященные празднику Сретения Господня.
Анне Ахматовой
Когда она в церковь впервые внесла
дитя, находились внутри из числа
людей, находившихся там постоянно,
Святой Симеон и пророчица Анна.
И старец воспринял младенца из рук
Марии; и три человека вокруг
младенца стояли, как зыбкая рама,
в то утро, затеряны в сумраке храма.
Тот храм обступал их, как замерший лес.
От взглядов людей и от взора небес
вершины скрывали, сумев распластаться,
в то утро Марию, пророчицу, старца.
И только на темя случайным лучом
свет падал младенцу; но он ни о чем
не ведал еще и посапывал сонно,
покоясь на крепких руках Симеона.
А было поведано старцу сему
о том, что увидит он смертную тьму
не прежде, чем Сына увидит Господня.
Свершилось. И старец промолвил: «Сегодня,
реченное некогда слово храня,
Ты с миром, Господь, отпускаешь меня,
затем что глаза мои видели это
дитя: он — Твое продолженье и света
источник для идолов чтящих племен,
и слава Израиля в нем». — Симеон
умолкнул. Их всех тишина обступила.
Лишь эхо тех слов, задевая стропила,
кружилось какое-то время спустя
над их головами, слегка шелестя
под сводами храма, как некая птица,
что в силах взлететь, но не в силах спуститься.
И странно им было. Была тишина
не менее странной, чем речь. Смущена,
Мария молчала. «Слова-то какие…»
И старец сказал, повернувшись к Марии:
«В лежащем сейчас на раменах твоих
паденье одних, возвышенье других,
предмет пререканий и повод к раздорам.
И тем же оружьем, Мария, которым
терзаема плоть его будет, твоя
душа будет ранена. Рана сия
даст видеть тебе, что сокрыто глубоко
в сердцах человеков, как некое око».
Он кончил и двинулся к выходу. Вслед
Мария, сутулясь, и тяжестью лет
согбенная Анна безмолвно глядели.
Он шел, уменьшаясь в значеньи и в теле
для двух этих женщин под сенью колонн.
Почти подгоняем их взглядами, он
шагал по застывшему храму пустому
к белевшему смутно дверному проему.
…
Он шел умирать. И не в уличный гул
он, дверь распахнувши руками, шагнул,
но в глухонемые владения смерти.
Он шел по пространству, лишенному тверди,
он слышал, что время утратило звук.
И образ младенца с сияньем вокруг
пушистого темени смертной тропою
душа Симеона несла пред собою,
как некий светильник, в ту черную тьму,
в которой дотоле еще никому
дорогу себе озарять не случалось.
Светильник светил, и тропа расширялась.
1972 г.
Читает Аркадий Левин.
Ангел предстал Гедеону
и сказал ему: «Господь с тобою!
Он ведёт тебя путём неизвестным,
и верность Его — вовеки.
Он явит для тебя чудо,
знаменье Своей правды:
сойдут небесные росы,
напитают руно на камне.
Он ведёт тебя путём неизвестным,
Он ведёт тебя путём веры.
Не в числе воинов спасенье,
не во многом множестве рати:
с тремястами лакавших воду
ты низложишь гордых и сильных,
и дрогнут враги от вопля:
«Меч Господа и Гедеона!»
Ангел предстал Благодатной
и сказал Ей: «Господь с Тобою!
Он ведёт Тебя путём неизвестным,
Он ведёт Тебя за все пределы.
Он явит для Тебя чудо,
знаменье Своей силы:
сойдут небесные росы
на руно Твоего Девства.
Не в громах и гласе трубном,
но тихо, как роса на травы,
сойдёт на Тебя действо Духа,
осенит Тебя Всевышнего сила.
Всё у Бога возможно,
и милость Его — шире неба,
милость выше созвездий,
милость глубже преисподней,
милость — без меры и предела,
но вмести её в Твоём сердце.
Как от века твердили Пророки,
пели боговещие Жёны,
Дева зачнёт во чреве,
Сына родит Отроковица.
Сбываются древние обеты,
от слова сбываются до слова!
Ты наречёшь Ему имя,
как весть вечного спасенья;
примет Он престол Давида,
царство в народе верных;
цари земные изнемогут,
но царство Его — вовеки.
Не в злате и сребре богатство,
не в коне и всаднике — сила:
Он трости надломленной не сломит,
курящегося льна не угасит,
как овца, пойдёт на закланье,
не отверзнет уст Своих, как агнец, —
и дрогнет мощь Аваддона1
пред кротостью Его страшной;
и преклонится всякое колено
небесных, земных и преисподних
о имени Твоего Сына,
Льва от колена Иуды».
Читает читает Василий Бочкарёв.
Доколе, Господи, нечестивые, доколе нечестивые торжествовать будут? (Пс. 93:3)
Восстань, Господь! Где суд Твой правый?
Почто молчит Твой страшный гром?
Доколе, Господи, доколе
Сим нечестивцам пировать
За сладкою трапезой жизни,
Ругаясь благостью Твоей?
Доколь им, грешникам, хвалиться
И говорить; «Далёко Бог!»
Неправда разлилась, как море,
И тонет в ней Твоя земля!
Они, как трости, изломали
Законы дивные Твои
И в дикой радости, как звери,
Толпой неистовой бегут
На шумный праздник беззаконья…
А стоны вдов и сироты,
Твоих людей забытых слезы,
Сия сердечная роса,
Восходят с воплем в небеса!
В устах злодеев громкий хохот!
Они убили сироту,
И со вдовицы ветхи ризы
Сдирает жадная рука!
И говорят, смеясь, безумцы:
«Где Богу с неба видеть нас?»
О, заблужденье! Как же мыслишь,
Чтоб Тот, Кто слух и око дал,
Не видел слёз, не слышал внятно,
Что сердце в грусти говорит?
Над чьей главой благословенье
Светлеет тихою зарей;
Над кем проклятия и стоны
Станицей чёрною кипят;
В чьё сердце алчные пороки,
Как змеи жадные, впились;
И кто, кичливый, мчится вихрем
Земных мечтаний и сует?
Блажен живущий в крове Бога!
Не для него шумит гроза!
Не для него ловец-погибель
Хоронит под цветами сеть!
Он смелою стопою ходит
По скользкой жизни… О Творец!
Ты Сам и небеса с Тобою
Нисходят к чистому душой,
И зрит он, в духе, славу Бога!
И в оный час, как ось земли
Подломится с гремящим треском
И понесётся легкий шар,
Как вихрем лист в полях пустынных,
Он, невредимый, в оный час
Прейдет в святое лоно Бога,
Который жил в его душе!
1821 г.
Читает Александр Коршунов.
Стихи Льва Мея, в которых переживается евангелькое чудо – воскрешение дочери Иаира.
…И собрались к Нему все власти града вскоре,
И говорил Он им и всем ученикам
С святою кротостью, но с пламенем во взоре:
«Аминь, аминь, глаголю вам:
Kтo верует — с зерно горчичное, тот сам
Речет горе: «Восстань и кинься прямо в море!»
И будет так!..»
Ещё Он говорил,
К начальнику поместной синагоги
Приходит некто со словами:
«Ты
Не утруждай Учителя! Тревоги
Не возбуждай в беседе… Но… ведь — вот
Дочь у тебя скончалась… У ворот
Столпился уж испуганный народ…
Ступай скорей домой!»
Но Иисус: «Постойте:
Во имя Божие, в ваш дом Мне дверь откройте…
Не бойся, Иаир!.. Верь: дочь твоя жива!..»
Вошли; глядят…
В фиалках голова;
Весь стройный стан под пеленою белой…
Бесценный плод любви, хотя и не поспелый:
Не опускалася ещё до пят коса;
Не переглядывались с ней ни полночь, ни денница,
Ни молния, ни вешняя зарница,
И в очи страстно ей не брызгала роса…
«Спит!» — Он вещал… Кругом все улыбнулись,
Шепча: «Не слыхано, чтоб мёртвые проснулись!»
Но над покойною простёр тогда Он длань,
Взял за руку и рек:
«Отроковица, встань!..»
И встала…
С ужасом народ весь разбежался,
Крича: «Не слыхано, чтоб мёртвый просыпался!..»
Тысячелетняя моя отроковица!
На севере своём ты так же обмерла,
Да, Божьей волею, тебя уж подняла
Благословенно-мощная десница…
1861 г.
Читает Александр Цуркан.
И сказал: выйди и стань на горе пред лицем Господним, и вот, Господь пройдет, и большой и сильный ветер, раздирающий горы и сокрушающий скалы пред Господом, но не в ветре Господь; после ветра землетрясение, но не в землетрясении Господь; после землетрясения огонь, но не в огне Господь; после огня веяниетихого ветра (3 Царств 19:11-12).
Я видел: смерклись небеса;
Земля дала глухие стоны;
Восстал дух бурь, сломил препоны,
Стопой, как жатву, смял леса;
И горы с мест, и гор обломки
Он, мощный, в дебрях разметал.
Воззвал я Бога гласом громким —
Но Бога в бурях не видал!
Я видел: ровные поля
То гнулись в долы, то холмились,
И волновалася земля,
И камни градом с гор катились,
И грозно небеса дымились…
И, трепетный, звал Бога я —
Но в бурных мятежах земных
Не зрел следов Его святых!
Свидетель новых я чудес:
От молний рдеет свод небес,
И пышут огненные токи,
И на лице полей широких
Всё стало пылом, всё огнём, —
Но Бога я не видел в нём!
И вслед за бурей — тишина;
Душа предчувствием полна;
Как молодой зари мерцанье,
В дыму серебряном горит
Святое алое сиянье.
На тайный зов душа летит
И дышит жизнью неземною…
Всё стало сладкой тишиною,
И я в дали, как в дивном сне,
Услышал Бога — в тишине!
(Между 1826 и 1830 гг.)
Читает Александр Коршунов.